Нина САВИЦКАЯ

 

«...РАЗБАВЬТЕ ГРЯЗЬЮ»

От автора:

Писать об этом нужно было давно.

Писала.

Не публиковали.

Упрекали, де, мол, поднимаешь политический труп, стряхиваешь нафталин... Разве это помощь ЦК Компартии Казахстана? Считаю, да, помощь. Важнее всего на свете - истина. Во всех демократических странах висят портреты своих президентов, вождей и никто их сегодня не поливает грязью безаппеляционно. Ошибки разбирают, на ошибках учатся. А за преступления - наказывают предъявляя юридически грамотные, обоснованные обвинения.

В союзных изданиях, в местные я и не обращалась - знала, не напечатают, рекомендовали «разбавить материал грязью». Но бочонка с таким содержимым не держу. Считаю, писать надо честно, пользоваться доказуемыми фактами, неопровержимыми документами. Под каждый абзац любого своего как опубликованного, так и неопубликованного материала их имею. Но что из этого? Мой негативный архив чаще всего старались в «верхах» не замечать. Одни, чтобы не портить отношений с другими. Другие, чтобы не портить жизнь себе.

А ведь без знания действительного положения дел, исключения из нашей жизни «крапленных» карт общество не сможет выздороветь. Социальные бунты, чаще всего от незнания истины. «Середина» отчигывается перед «верхами», что все в порядке. «Верхи» принимают рапорт за чистую монету, «Низы» страдают...

В дом Динмухамеду Ахмедовичу Кунаеву я попала после разбора «уголовных дел» Андрея Григорьевича Статенина и Мырзавая Ильича Акуева. Они меня поразили своей откровенной наспех созданной фальсификацией. Тогда-то я и задумалась: не голословны ли обвинения в адрес других «инициаторов» декабрьских событий.

Встретиться с Кунаевым было нелегко: действовал устный запрет тогдашнего первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Г. В. Колбина, которым я крайне была удивлена. Дело в том, что по долгу своей прежней службы мне приходилось бывать на координационных советах, иных совещаниях в ЦК Компартии. Частенько, когда некоторые руководители пытались свои недоработки «скинуть» на Кунаева, Геннадий Васильевич говорил: «Не прикрывайтесь его спиной, сами-то где были?» А иногда и сообщал, что вчера, накануне, еще раньше он встречался с Димашем Ахмедовичем и советовался с ним...

А тут, оказывается, журналистам такие встречи возбранены. Моей рекомендацией стали мои публикации в союзной и местной печати. Человеку, который договаривался о возможности встречи, Кунаев сказал: «Как же знаю, читал. Если не боится, добро пожаловать».

А почему нужно было бояться?

Чтобы не узнать правды или были еще какие-то причины? Мне сложно ответить на свой же вопрос. Кстати, странное совпадение: после личного знакомства с Динмухамедом Ахмедовичем и опубликования нескольких очень малых эпизодов из нашей беседы в печати, на мероприятия в ЦК КП Казахстана я долго не попадала.

Принять мою точку зрения на те ужасные, декабрьские дни за истину в последней инстанции никого не призываю. Однако, повторю, каждый абзац подкреплен или свидетельствами очевидцев, или фактическими документами. Выводы делать тебе, читатель!

*  *  *

В зале заседаний Президиума Верховного Совета Казахстана дебатировал республиканский парламент, а на ступенях здания группа столичных студентов просила ответа на прежде поставленные ими же вопросы.

Буквы на плакатах и транспарантах такого размера, что не захочешь, все равно остановишься и прочтешь: красным и черным начертано: «Соломенцев, Колбин, Камалиденов - виновники межнациональной розни», «Декабрьским событиям - гласность и реабилитацию» и еще с десяток требований в этом же духе.

Единицы из депутатов отваживались на прилюдный разговор. Но и он был, что называется, на ходу. Поэтому студенты не опускали плакатов.

Красным и черным.

А где же искомое белое?

Неужели трех с лишним лет недостаточно, чтобы осмыслить, что все-таки произошло в 1986-ом. Осмыслить и по существу ответить на многочисленные вопросы. Были ли это первые лучи входящей в нашу жизнь демократии? Или эта ситуация вызвана экстремистски настроенными лицами и преследовала чисто националистические цели?

Вывод можно сделать при одном условии: знать правду. Но она очень размыта и сегодня, когда обвинения в национализме сняты с республиканской партийной организации. В этом убеждают журналистские расследования.

Вернемся в те трагические для столицы Казахстана дни, получившие во всем мире известность как «декабрьские события».

17 числа около 11 часов местного времени на пересечении улицы Гоголя и проспекта Коммунистического появились первые демонстранты. В руках плакаты: «Ленин и партия вместе», «Мы - за Казахстан». В первый момент подумалось, что это очередной митинг в поддержку перестройки. Тогда такие мероприятия были в особенной моде. Но догадку перечеркивал один из плакатов: «Где Кунаев?»- вопрошалось с него.

Он-то и несколько прояснял происходящее: накануне состоялся пленум ЦК Компартии Казахстана, где был избран ее новый первый секретарь.

И что же - молодежь выступила против этого решения? Как оказалось, да. Но в первый момент не собственно против кандидатуры, рекомендованной Политбюро ЦК КПСС, против неэтичности происшедшего. Студенты знали то, о чем общественность республики узнала официально лишь в этом году. Пятый Пленум ЦК Компартии Казахстана по избранию Г. Колбина вместе с прениями длился всего... 18 минут. Этого с лихвой хватило, чтобы бросить камень в делегата 9 съездов партии, награжденного 8 орденами Ленина, стоявшего в общей сложности у власти четверть века.

Если это не камень, хотела знать молодежь, выросшая с его именем на устах, то почему Д. А. Кунаев так «скоропостижно» ушел в отставку. Какие за ним числятся проступки или преступления? Неужели казахстанская многонациональная организация коммунистов не смогла вырастить местного преемника?

Молодежь хотела говорить со своим прежним лидером, знать правду о нем. Но Динмухамед Ахмедович, как пояснит журналистам наутро следующего дня теперь уже бывший секретарь ЦК Компартии Казахстана 3. К. Камалиденов, отказался выйти на трибуну.

Желаемый диалог не состоялся.

С членами бюро ЦК, представителями правительства республики демонстранты говорить отказывались. Увещеваний не слушали. Просьбу о том, чтобы тихомирно разойтись, не воспринимали. Демонстрация трансформировалась в бунт. В ход пошли палки, камни, другие подручные средства.

18-го и в последующие дни можно было видеть как люди в бронежилетах саперными лопатками и резиновыми дубинками «успокаивали» возмущенных.

Было страшно.

Взрослые не выпускали детей из квартир, да и сами боялись выйти на улицы.

На Новой площади горели автомашины.

Больницы были переполнены пострадавшими.

Отключена междугородняя связь.

По городу ползли слухи и распространялись листовки.

Было непонятно и неприятно.

Д. Кунаев заявление об отставке по возрасту и в связи с состоянием здоровья подал сам. К чему, в таком случае амбиции, которые ведут к людским жертвам? Мысли крутились возле соседских хлопковых дел...

Недоумение сменялось болью за пострадавших, гневом на тех, кто привел их на площадь. Не могли же юнцы за ночь разработать график движения, укомплектовать колонны, запастись портретами, изготовить плакаты. Кто-то преобразил нестройную толпу в организованное шествие, курировал действиями студеятов разных вузов, молодых рабочих, печатал и распространял листовки?

Расследованием декабрьских событий занялась партийно-правительственная комиссия во главе с бывшим председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС М. С. Соломенцевым.

Именно тогда стали расхожими фразы о казахском национализме и экстремизме. Они убивали своей ущербностью. На память приходили тысячи русских, украинцев, евреев, турков, чеченцев, с которыми, не интересуясь национальностью, делили казахи в годы лихолетий последний кусок лепешки и тепло своего очага.

Во всех официальных сообщениях говорилось, что зачинщики выявляются.

Первыми их фамилии стали известны работникам средств массовой информации. В 1987 году, выступая на пленуме городской журналистской организации, Г. Колбин назвал в числе инициаторов декабрьских событий... А. Статенина, М. Акуева, Д. Кунаева... Позже это обвинение прозвучало на пленуме ЦК Компартии Казахстана, стало достоянием местных и центральных органов печати.

Республика ждала предъявления уголовных обвинений.

И они последовали.

Заслуженный строитель республики, лауреат Госпремии Союза ССР, бывший управляющий делами ЦК Компартии Казахстана А. Г. Статенин был осужден к 8 годам лишения свободы... за махинации и хищение соцсобственности в особо крупных размерах. Исключен из партии. Пока находился в заключении, его жена покончила счеты с жизнью. Прокуратура Союза ССР, рассмотрев в порядке надзора данное уголовное дело, опротестовала приговор. Но только после второго ее протеста Андрей Григорьевич был... амнестирован республиканской прокуратурой. Непосредствевных обвинений по участию в организации декабрьских событий нет.

- Андрей Григорьевич, в чем суть инкриминировавшегося вам преступления?

- За свои личные накопления я приобрел югославскую мебель, экспонировавшуюся в Алма-Ате на выставке. Сделано было по разрешению правительства Союза ССР, считавшего обратную транспортировку накладной.

Начальник дивизиона охраны М. И. Акуев привлечен к уголовной ответственности за служебный проступок, происшедший за пять лет до декабрьских событий и к тому времени уже дважды за него наказанный по партийной и служебной линии. Третье наказание - 4 года колонии - за эту же халатность, да еще по приговору, юридически несостоятельному: Потерпевшему было отказано в переводчике. Три года потерпевший и осужденный регулярно обращаются с жалобами в правоохранительные органы республики. Все ответы как подкопирку: оснований для пересмотра дела нет. Во время следствий и судов по делам участников декабрьских событий М. Акуев среди них не назван.

- И все-же, Мырзавай Ильич, за что вас суд наказал?

- По моему мнению, за обеспечение транспортного порядка при сопровождении Д. Кунаева. Но с другой стороны, эти же обязанности возлагались на меня во время приездов М. Горбачева в Целиноград - даже поощрен за это, М. Соломенцева - в Алма-Ату - тоже поощрен.

Кстати, о том, что я арестован, узнал из сообщения в газете, находясь на лечении в больнице.

А в отношении Динмухамеда Ахмедовича события разворачивались следующим образом.

17 декабря к нему приехали председатель КГБ республики В. Мирошник и уже упомянутый начальник дивизиона охраны М. Акуев.

Свидетельствует Мырзавай Ильич: «В моем присутствии В. Мирошник передал Д. Юунаеву устную просьбу Г. В. Колбина о необходимости срочного приезда в ЦК КП Казахстана. Динмухамед Ахмедович поинтересовался, что за спешка, а узнав, быстро сменил домашнюю одежду на цивильную, и по пути к машине задал второй вопрос: кому это надо? Не получив ответа от Мирошника, сказал: «Ну ничего, сейчас я выступлю, объясню, что Политбюро удовлетворило мое желание».

Вспоминает Динмухамед Ахмедович:

- В зале заседаний бюро я провел около трех часов. Судьбу молодежи на площади решали в Москве и в кабинете Геннадия Васильевича Колбина.

Опять-таки лишь спустя три года станет известно, что местные партийные органы от решения проблем в своей республике были тогда отстранены.

- После трех часов ожидания ко мне подошел В. Мирошник и сказал, что я свободен. Я его не понял и переспросил:  «А выступать?» Все это время я подбирал слова, которые скажу детям на площади. И теплые, и добрые, и жесткие. Скажу им по праву коммуниста и аксакала. Виктор Михайлович еще раз повторил, что я свободен, что меня отвезут, и будет лучше, если я не стану выходить из дома. Он вторично поблагодарил за приезд и, видя мое недоумение, пояснил, что необходимость во мне отпала. Так оказался я практически под негласным арестом. Студентов на площади поливали водой из шлангов пожарных машин, они возмущались этими действиями, в пылу ожесточались обе стороны.

Я довольствовался слухами.

Телевидение, радио, газеты передавали и публиковали сообщения, из которых и мне и населению республики стало известно, что я отказался выступить перед молодежью. А ведь в то время я был еще членом Политбюро...

Что было делать? Позже не один раз я порывался пойти к людям: русским, казахам, всем, кто живет на нашей земле, и сказать им правду о себе по отношению к декабрьским событиям. Но всякий раз останавливал себя: нельзя вредить авторитету нового Бюро ЦК, нельзя давать основания тем, кто и без того негативно настраивает население.

И я молчал.

Когда появлялась очередная, направленная против меня публикация, сразу же, порой даже раньше, чем я успевал ее прочитать, звонил Геннадий Васильевич, остужал меня очередным обещанием, что это-де последний материал, газетная самодеятельность, что больше ничего такого не повторится...

Любого из нас в тот или иной момент могут уколоть, задеть, где, мол, ты сам был, что делал, что говорил, но что из этого следует: выносить на прилюдное обсуждение, порицание или одобрение необходимо лишь достоверные факты, подкрепленные доказательства. Можно ли охаивать огульно, безосновательно только потому, что случилось в республике неприятное событие. Не пора ли трезво взвешивать, объективно оценивать разные стороны деятельности любой личности? Что значит Кунаев для Казахстана? Это история становления и развития республики. Ниспровергнуть авторитет, а вместе с ним и традиции - проще простого, не лучше ли отделить зерно от плевел?

Горько мне было за «труды» некоторых своих коллег, пользовавшихся в период борьбы с протекционизмом в Казахстане фактами, искажающими действительность. Так, не отдельный особняк занимает бывший первый, как утверждала это «Литературная газета», а четырехкомнатную квартиру. Надо полагать, регалии трижды Героя Соцтруда и академическое звание дают ему право на такую площадь. В этом же доме, кроме Д. Кунаева, живет еще семь семей ответственных работников ЦК КП Казахстана и правительства республики.

Первое, что прямо от порога бросается в глаза - множество книг.

- Они уже не мои,- поясняет хозяин, сам открывший дверь.- Все, что есть в квартире, вплоть до авторучки, все завещано государству, даже моя коллекция зажигалок.

Оригинал завещания хранится в нотариальной конторе, копия - у хозяина.

- А коллекция оружия, вы же страстный охотник?

- Был,- улыбается Д. Кунаев,- сразу после ухода на пенсию все охотничьи принадлежности сдал государству.

И об этом много говорилось в печати, правда, в ином контексте. Большая часть оружия подарена главами правительств зарубежных стран. Некоторое - куплено Д. Кунаевым на его личные сбережения,- сохранилась часть чеков.

К тому же этим арсеналом пользовались все без исключения гости - зарубежные и московские, наносившие визиты в республику. Теперь он реализован через охотничий магазин, а вырученная сумма перечислена в доход государства, хотя, как правило, подарки такого рода хранятся в специальных республиканских или союзных фондах, являющихся страховыми на случай непредвиденных обстоятельств.

- Динмухамед Ахмедович, вы получаете персональную пенсию, пользуетесь услугами магазина для ветеранов, плюс академическая доплата - на жизнь, в общем-то, хватает?

- Магазином - очень редко. Нам с женой - нас двое - много не нужно. (Разговор происходил незадолго до смерти его супруги - Н. С.) Академических все эти тридцать лет я не получал, по моему заявлению они направлялись Академией наук Казахской ССР в детские дома республики.

При подсчете общая цифра оказалась: по триста тридцать рублей в месяц - выходит сто тысяч с лишним, прецедента этому, я, по крайней мере, среди других членов бывшего Политбюро, найти не смогла.

Однако, скажу сразу: цели обелить или идеализировать Д. Кунаева, я не ставлю, по долгу гражданина и журналиста считаю необходимым правдивыми глазами взглянуть на период борьбы с протекционизмом, длившийся в республике около двух лет. Не получилось ли так, что под одну гребенку подстригли всех и вся, разбросали тумаки налево и направо, навешали ярлыков и... на этом остановились?

Какую цель, став руководителем высшего эшелона, преследовал Д. Кунаев, ответ - однозначен: он стремился к многостороннему развитию республики, каков его вклад в это дело - судить специалистам разных отраслей. Но явна его заслуга в создании мощной базы цветной металлургии страны, горнодобывающей промышленности республики, ее строительном потенциале, культурном фонде.

Окончив в 1936 году Московский институт металлов и золота, по распределению он приехал на Прибалхашстрой - сегодня это одно из крупнейших в стране объединений по добыче меди. Здесь прошел путь от машиниста бурового станка до гаавного инженера, здесь же вступил в партию. Отечественную войну начал директором Риддерского рудника - другого теперь крупнейшего предприятия добывающей промышлениости, закончил ее заместителем председателя Совета Министров республики. Любую работу совмещал с научной деятельностью - вопросам теории и практики разработки месторождений открытым, способом посвящено более ста его трудов.

- Работать я продолжаю и теперь,- говорит Динмухамед Ахмедович,- пишу, анализирую... Может быть и мой опыт кому-нибудь пригодится. Теперь, когда смог отстраненно, как бы со стороны посмотреть на себя, свои решения, понимаю, что в некоторых случаях надо было поступать иначе. Особенно это касается последних пяти лет, когда я возглавлял партийную организацию республики. Конечно, надо было больше прислушиваться к мнению других людей, не только членов ЦК. Еще чаще встречаться с населением, смело идти на улицы, а не в залы, где организуют встречи с «положительными героями». Коммунист должен жить среди народа, а не декларировать с трибун, не передоверяться аппаратным работникам,- ведь некоторые из них доверие и авторитет органа, в котором работают, использовали и используют, к сожалению, в качестве силы, единоначальной власти над личностями, губят и обкрадывают государство.

В трагической гибели первого арендатора республики Ивана Худенко виню и себя, хотя к его экспериментам, к таланту искателя всегда относился с уважением. Поэтому-то на одном из Пленумов ЦК КП Казахстана, кажется в 1970 году, предложил его опыт тиражировать сначала в Алма-Атинской области, затем по результатам, с учетом специфики каждого региона, в других областях республики.

Уточню - в 1971 году. Это время мне хорошо запомнилось. В Совете Министров республики был подготовлен проект постановления правительства о широкомасштабном эксперименте по внедрению безнарядной системы организации и оплаты труда. Один из замов министра сельского хозяйства, который как предполагалось будет курировать внедрения, собирал новаторский штаб, во главе которого должен бал стать бухгалтерский отдел по безнарядному учету. Моему отцу, бухгалтеру-практику, было предложено возглавить отдел. Он хоть и сомневался в необходимости переезда в столину, считая, что внедрять эксперимент надо сначала в хозяйствах облсельхозуправлений, подальше от начальственного присмотра, но анализом занимался скрупулезно. Сравнивал результаты работы своего целинного совхоза с худенковскими.

Восторгался, поражался, находил мелкие просчеты и пути их устранения. И вдруг...

- Неожиданно для меня, да и других членов Бюро,- продолжает Динмухамед Ахмедович,- выступил на пленуме ныне покойный министр сельского хозяйства М. Рогинец. Он привел ужасающие цифры убытков. Я попросил Прокуратуру республики проверить результаты ревизии Минсельхоза. Республиканская прокуратура их подтвердила, и я передоверился окружающим меня советникам, передоверился Фемиде. Но как было не верить, если и союзная нашла криминал?!

В ходе журналистского исследования «уголовного дела» И. Худенко и его товарищей были обнаружены документы, подтверждающие, что ни одна из докладных профессора А. Елеманова, соратника Ивана Никифоровича, к Динмухамеду Ахмедовичу не попали, к сожалению. Они застревали в ведомствах бывших секретаря ЦК - Г. Мельника и заведующего сельхозотделом ЦК - Ю. Бурлакова. Будучи в сговоре с Рогинцом, если можно так сказать, прекрасно понявшим, что система Худенко-Елеманова выбивает почву из-под ног административно-бюрократической машины в сельском хозяйстве, оставляет властвующих в отрасли не у дел, они передали заведомо ложные сведения о состоянии дел в Акчи не только Д. Кунаеву, но и в Политбюро, союзное правительство...

- Они клялись в верности ленинской партии, пели мне дифирамбы, и я поверил - в этом моя большая ошибка.

Да, уже не раз говорилось: хвалить правителя при жизни - лакейство, хулить после смерти или отставки - хамство. Однако, именно в этих двух ипостасях наше общество преуспело. Вина Кунаева, хоть и косвенная, но есть. Но нельзя забывать и наличие воинствующего кулака системы, А он ее продукт, и пойти против он бы не смог, даже при желании. Даже если бы вовремя понял, какую медвежью услугу оказывали ему те, кому он доверял. Система его бы смяла. В этом отношении показателен другой пример.

- В свое время, мне рекомендовали на должность первого секретаря Алма-Атинского обкома Компартии Казахстана М. С. Мендыбаева как человека принципиального, делового. Но уже после первых месяцев работы я почувствовал, что выбор, к сожалению, далеко не из лучших. Жалоб на самоуправство Марата Самиевича было много. Я понимаю, что всем не угодишь, но большинство жалоб оказывалось при проверке справедливыми. Он всех давил полученной властью. Во главу своей деятельности вынес авторитарный стиль. Не терпел, когда ему перечили. Подчиненных подбирал по своему характеру.

Готовился я поднимать этот вопрос на Бюро ЦК. Но как только стало известно об этом, тут же была принята моя просьба об отставке, которая подавалась в Политбюро задолго до этого. Конечно, может быть это и стечение обстоятельств.

Может быть и стечение. Да вот одна ситуация, правда, из серии слухов, но слишком правдоподобная, чтобы не поверить в нее, настораживает. Д. Кунаев прилетел в столицу 14 декабря. Как всегда остановился в гостинице Казахского постпредства. Утром отправился в ЦК КПСС. В вестибюле, на выходе из гостиницы он увидел Мендыбаева. Видимо, удивился, потому что спросил, что тот здесь делает, он же болен. Последний грубо ответил, что это дело уже не Кунаева, его песенка спета.

И действительно, через считанные минуты Динмухамед Ахмедович узнал о том, что он уже бывший первый секретарь ЦК Компартии и кто будет преемником.

Если за основу рассуждений брать логику, то вытекает, что инициатор декабрьских событий все-таки не Д. Кунаев. Даже не он первым узнал о том, что его просьба об уходе на пенсию принята - это во-первых. Ему не было позволено выступить на площади - это во-вторых. Его изолировали от встреч с прессой. Далее - как истинный продукт своей системы, он, ощущая несправедливые обвинения на себе, не захотел их опровергнуть, боясь повредить авторитету нового Бюро ЦК. Знаменитая аксиома тридцатых годов: если партии нужна ложь, то партия права, что это ложь во благо...

А во благо ли - в этом общество уже убедилось своим нищенским духовным и материальным состоянием.

- Оправданий себе не ищу,- говорит Д. Кунаев, решения принимал правильные и неправильные: были и ошибки, и удачи. Но одно знаю точно: нельзя много лет подряд быть «во главе». Теряется чутье по отношению к окружающим тебя лицам. Свежих мыслей не понимаешь или не принимаешь, перестаешь быть критичным по отношению к себе. Делаешь неизбежные промахи, и более всего - в кадровой политике. Окружать себя надо не поклонниками, а умами, трансформирующими идеи.

- Кстати, Динмухамед Ахмедович, как Вы отнеслись к тому, что первым секретарем ЦК стал Нурсултан Назарбаев, он ведь в прошлом Ваш питомец...

- Да. Хоть и были у нас разногласия, но я доволен, что во главе республики именно он. Другого лидера сегодня не вижу (разговор состоялся год назад, на второй-третий день после избрания Н. Назарбаева первым секретарем ЦК Компартии Казахстана - Н. С.) А по существу, ему раньше нужно было доверить этот пост. Многих бы перекосов не произошло...

- И все же, на Ваш взгляд, что послужило накаливанию страстей вокруг Вашего имени?

- Иногда я думаю, что кому-то, возможно, это было выгодно. Но кому и зачем? Четкого ответа не нахожу...

Уголовных обвинений за организацию декабрьских событий или любого другого характера Д. Кунаеву не предъявлено.

От автора. Буквально днями мне удалось ознакомиться с материалами комиссии по декабрьским событиям, которую возглавил поэт М. Шаханов. И в который раз возник тот же вопрос: почему не исследовано участие в этих событиях тех людей, которые явились героями нашего повествования? Обвиняли-то их громко... Кто же на самом деле создал негативную ситуацию, для ликвидации которой понадобилась специальная операция.

(«Бірлесу», 27 сентября, 5, 18 октября 1990 года).

 



Hosted by uCoz